01.01.2010 | Сообщения в журнале "еврейский берлин" | Лиця, Память

Среди узников Гулага были и еврейки

«Казалось, будто чудовищные санкции сталинской эпохи произвели на свет новый вид людей: покорных, неподвижных, безынициативных, безмолвных. Именно поэтому крик тех немногих, кто выжил, не должен отзвучать неуслышанным, крик тех, кто пронес в наше время идеалы истинной человечности, пронес сквозь ужас несправедливого правосудия, сквозь унижения и муки, сквозь голод и неописуемую нужду...», - пишет в своих воспоминаниях Вера Шульц, одна из 19 женщин, которые рассказывают историю своей жизни в книге «В заключении». Эти женщины рассказывают о жизни за стенами тюрьмы, в лагерях и в изгнании. Они были исключены из жизни на 10, 15, 20 или 25 лет, отлучены от семей и любимых. Они пишут о себе, но еще больше – о судьбах своих товарищей, таких же как они, узников тюрем и лагерей. Моральную стойкость этих женщин доказывают их сочувствие, их непреклонная человечность в нечеловечной системе, в которой над заключенными издевались, где их унижали и пытались сломить, системе, которая разрушила солидаризацию общества.

Читатель этих рассказов может составить представление о производстве «врагов народа», происходившем во время сталинских чисток 30-х годов как на конвейере, также как и о лагерях, тюрьмах и об изгнании. Многие вели свои записи тайно, за колючей проволокой, некоторые их там и завершили, без всякой надежды на скорую публикацию, под постоянной угрозой смертельного наказания. Ольга Слиозберг завершает свои воспоминания заключением, что «самое значительное и лучшее в моей жизни были мои записки». До ареста она вела обыкновенную жизнь образованной, беспартийной советской женщины, и лишь после того, как ее жизнь внезапно была разрушена, в ней пробудилось неукротимое желание бороться с такой несправедливостью. Ольга Слиозберг провела в заключении 20 лет и 41 день. В 1936 году в подвале на Лубянке в возрасте 37 лет расстреляли ее первого мужа, Юделя Закгейма, доцента университета. Второй муж Николай Адамов, с которым она познакомилась на Колыме, умер от последствий лагерных лет. Двое детей выросли у родственников. Ольга провела в плену все свои лучшие годы.

В апреле 1936 года за нею приезжает печально известный «черный ворон», автомобиль ГПУ, предназначенный для перевоза пленных, и немногим позже она оказывается в битком набитой камере на Лубянке. Она абсолютно уверена, что все это – недоразумение, пытается доказать, что они с мужем невиновны. После невыносимо долгого ожидания следствия она «разоблачена»: ее обвиняют в том, что она не донесла на мужа, якобы организовавшего троцкистские собрания (статья 58 Уголовного кодекса СССР). Следуют 20 мучительных лет скитаний по тюрьмам и лагерям – Казань, Соловки, Колыма, Бутырки, Караганда.

Особенно тяжелой она описывает зиму 1943 года, когда женщины при пятидесятиградусном морозе по 10 часов в день работали на рубке леса. На ужин им доставался хвост селедки «величиной с палец». При таких условиях люди просто помирали, «доходили». Ольга Слиозберг, на протяжении многих лет остававшаяся крепкой рабочей, тоже почти стала «доходягой». Никто из других пленных не желал с ней работать, потому что норма, назначенная «подлой лагерной системой» должна была быть выполнена. Начальство в лагере делало карьеру за счет жизни и здоровья заключенных, получало награды и премии. Но работа была единственным, что осталось у этих женщин. У них не было книг, они жили в грязи и темноте, терпели унижения и насилие. Поэтому Ольга пишет, что «только работа и была человеческой и чистой, это была крестьянская работа».

В ее записках большое место занимают судьбы женщин, с которыми она жила. Например, какое-то время на Колыме ее соседкой по койке была польская еврейка и член Сейма врач Полина Герценберг. Когда при ее освобождении (в Советско-польском договоре было оговорено, что все поляки, арестованные в 1939 году на территории СССР, должны быть освобождены) ей наказывают «не распространять клеветы о Советском Союзе», та отвечает, что «всегда и везде будет говорить чистую правду и только правду».

В эшелоне пленных по дороге в Караганду Ольга Слиозберг разделяет койку с киевской студенткой Ольгой, в 1947 году приговоренной к 20 годам заключения. Прокурор сочинил вопиющие протоколы ее допросов, даже приписал ей связи с Гестапо. Женщины подружились, но эта дружба причиняет Ольге Слиозберг «много горя, так как молодая Ольга – антисемитка» и рассказывает всякие истории о том, «как евреи всегда и везде способны хорошо устроиться». Эти неприятные разговоры Ольге Слиозберг нетрудно было бы прекратить, всего лишь признавшись, что она сама – еврейка. Но она боялась, что «эта дурочка отвернется от меня, а без продуктов и одеяла, посланных мне еврейскими родственниками, замерзнет и умрет с голода». Поэтому она терпела ее антисемитизм, и лишь в Караганде открылась студентке, которая так «ранила ее».

Ольгу Слиозберг реабилитируют после ХХ-го Съезда КПСС, как почти всех оставшихся в живых женщин со схожей судьбой. В ее справке о реабилитации Верховный суд СССР 6 апреля 1956 года пишет, что «дело против Адамовой-Слиозберг закрыто по отсутствию состава преступления».

Ее и иные воспоминания являются выразительным обвинением сталинского террора, они универсально действительны и необходимы. Почти весь материал книги издан впервые в 1989 году издательством Советский писатель, а теперь вышел и на немецком языке.

Габи Банас