01.12.2011 | Сообщения в журнале "еврейский берлин" | Культура

Евреи из Восточной Европы и их роль в массовой культуре Веймарского Берлина

Стремительный рост и быстрое развитие Берлина в период Веймарской республики преобразили культуру города и глубоко повлияли на сознание его жителей – как коренных, так и приезжих, например, из Восточной Европы. В знаменитые 20-е годы в Берлине возникло многослойное общество, члены которого стремились забыться и забыть о своей неопределенной политической ситуации, а одновременно до полузабвения упивались своей политической и общественной свободой. В производство кино и грампластинок вошли новые технологии размножения и записи, которые помогали покрывать огромный спрос берлинцев на развлекательные фильмы, живую танцевальную музыку в кафе и джазовые ритмы в ночных клубах. Артисты, среди которых было много восточноевропейских евреев, быстро схватывали дух времени и превращали его в новые формы искусства, неизменно находясь в центре культурных процессов.

Восточноевропейские евреи работали актерами театра и кино – Александр Гранах, Владимир Соколов и Мария Орская (Рахиль Блиндерманн) регулярно появлялись на сценах и экранах. Миша Сполянский и другие проявляли незаурядную продуктивность, сочиняя музыку для блестящих ревю или для таких певцов как Лео Моноссон, которые выступали на эстрадах с танцевальными оркестрами и исполняли шансоны всегда злободневного, полного намеков содержания.

Тем не менее, почти все они были мигрантами, новичками в уплотненном и ускоренном пространстве города Берлин, в котором содержалось так мало привычного. Берлин создавал для них новую жизнь: это было то место, которое предоставляло им все технические возможности для развития собственных талантов, собственного стиля.

Будни артистов подчинялись жесткому рабочему графику. Лишь немногие из них обеспечивали своим лейблам и агентам хорошую прибыль и получали за это огромный гонорар. У других артистов не было достаточно ангажементов, что приговаривало их к нищете. Успеха добивались только самые гибкие и работоспособные, те, кто умел приспосабливаться к царившим в Берлине в те времена духу и моде и обладал необходимой энергией, чтобы до самого утра демонстрировать на сцене тяжелый профессиональный труд как «легкую музыку». Многие музыканты обрели эту способность именно в Берлине. Киевлянин Леон Гольцман (Дайос Бела), 1890 года рождения, скрипач и руководитель эстрадного оркестра, так же как Ефим Шахмейстер и Самуил Баскинд получил консерваторское образование, а потом приехал в Берлин, чтобы поступить в Консерваторию Штерна: здесь царило большее разнообразие стилей. Музыкант Самуил Баскинд (Сэм Баскини), родившийся в 1890 году в Борисове, создал в Берлине небольшой оркестр и работал по контракту в ресторане Ферстер на улице Мотцштрассе, а Роман Цицовский обучался оперному вокалу, пел на сеансах немого кино, а потом стал членом группы Comedian Harmonists.

В отелях Excelsior и Adlon, в саду на крыше магазина Karstadt и в разных кафе эстрадные оркестры играли фокстрот, шимми-блюз, вальс, русские романсы, танго и безупречный джаз, часто в стиле американских джазовых музыкантов. Гольцман был одним из успешнейших руководителей эстрадных оркестров Берлина и наслаждался зажиточной жизнью, которую обеспечивала ему продажа пластинок с его прославленными интерпретациями. В 1931 он получил в Берлине водительские права и разъезжал на кабриолетах, по которым его узнавали во всем городе.

Столь же талантливым был Леон (Лев) Моноссон, родившийся в 1897 году в Москве, а в 1918 бежавший из России. Его интерпретации песен на десяти языках занимали более 1400 грампластинок. Голос Моноссона часто звучал с экрана, в эфире и со сцен кабаре.

Россиянка Дела Липинская также выступала в кабаре (а после 1933 года – в Союзе еврейской культуры) с песнями на идише, русском и немецком языках. Как и многие из ее земляков, Липинская тесно общалась с немецкими евреями и берлинскими коллегами и переписывалась с Куртом Тухольским и Эрихом Кестнером. Оба писали для нее слова песен и шансонов, которые она потом исполняла вместе с еврейскими и русскими народными песнями. На примере Липинской можно проследить не только разнообразие берлинской массовой культуры и ее способность интегрировать новые элементы, но и неимоверный творческий потенциал артистов из Восточной Европы, который позволял им перерабатывать различные культурные влияния и переплетать их в новые формы искусства, которые приходились по вкусу широкой, критичной публике Берлина.

Огромная популярность таких музыкантов и групп как оркестры Гольцмана, Шахмейстера и Баскинда не только повысила количество музыки, звучащей по радио, но и оживила распространение грампластинок. Благодаря таким лейблам как Дойче Граммофон АГ, Одеон или Электрола, возник разнообразный рынок, поддерживаемый специальными журналами и культурными приложениями берлинских газет.

В 1933 году этой эре внезапно был положен конец. Новый закон о Культурных Палатах Рейха, по которым каждый деятель культуры должен был быть членом соответствующей палаты, привел к немедленному устранению евреев. Вынужденные прекращения контрактов и увольнения из текущих ангажементов прервали доходы артистов, композиторы лишились всех прав на свои произведения и тантьем. Такие музыканты как Леон Гольцман, которому в феврале 1933 года во время выступления в гостинице Excelsior угрожали члены НСДАП, попадали под обстрел сторонников национал-социализма не только из-за своего еврейского происхождения, но и потому, что они исполняли джаз. В одночасье они лишились основы для существования и вынуждены были эмигрировать.

За границей Моноссон, Гольцман и другие артисты, творчество которых было полностью подогнано под берлинские вкусы и создано для живой музыки в кафе и ресторанах, с трудом находили почву для творческой деятельности. Часто им не удавалось добиться признания публики на новой родине. В своем заявлении на выплату компенсаций Леон Моноссон так объяснил свою неудачу: «Мой стиль исполнения и моя личность как артист развивались в немецкой культуре и немецком вкусе, а в другой стране оказались полностью чужими и непопулярными». Приход националистов к власти почти полностью разрушил судьбы и труды жизни многих артистов из Восточной Европы, и даже – через уничтожение звуковых матриц и композиций – отчасти стер из коллективной памяти их следы.           

Юлиане Михаэль